ЕВА.
«Остаются Адамы с Евами,
и богу я не нужна…»
Е. Руни «Песни Лилит»
А я – из Ев!
Лилиты и Лолиты,
неладны будьте
и тоской облиты,
и множьте многоточья
трижды три…
А я - на кухню
борщ пойду варить.
Да, я из глины,
из ребра, из праха, -
Ниоба, Пенелопа, Андромаха;
Я буду в буднях
не блудить, - будить
и демонов пытаться победить.
А я – из Ев!
Нутро своё изъев,
от ревности и горестей сдыхая,
Адама и соперницу - не хаю.
«Та хай їм грець!” –
им попросту скажу
и в борщ свою зажарку положу.
Несчастная,
гляди, ты стала тенью.
Гоняешь привиденья, наважденья,
а я – терплю.
(По-крупному – права!)
Я – есть! А ты – лишь сказки и слова.
Летай себе в материях высоких!
Я буду печь хлеба и опресноки,
и так довольна этим, чёрт возьми!
Я человеком буду меж людьми.
А ты – Ничто! Харибда и Химера,
разменивая век, меняя веры,
ты, в кабале каббалистичных сфер, -
сумбур из гейш, вакханок и гетер!
Ты чёрною Кармен и рыжей Геллой
на мир глазами мерзкими глядела,
ты искушаешь мужа, как змея...
Хоть женщина... Такая же, как я.
И всё же, на таких, как я, - на Евах
мир устоит устоями. Налево
мужчинам суждено вести игру:
ногою дрыгнут, прежде чем помрут.
А я – из Ев!
Прапрапрабабки Евы
слыхали все давно твои напевы!
«Вы виноваты сами…» - боже мой!
…Адам,
ведь ты останешься со мной?!
***
…И вот, всем головы проев,
опять о женщинах! Про Ев.
Неправда! Мы – не из ребра!
Иначе б там была дыра!
Несимметричный и кривой,
таскался б, Ева, донор твой
и, инвалидом - инвалид,
имел бы нетоварный вид.
А, может, вшит в боку муляж!
Чего придумал Отче наш!
Чтоб с Евой избежать проблем.
Напрасно же! Понятно всем, -
отпочковал, как черенок,
придумать лучшего не смог.
А Ева – оп-па! Ум живой,
не костомыга с головой.
Пусть синтез горя и ума –
всё знает про себя сама!
Она – любовница и мать.
Был стимул жить и выживать!
А грех, - ну что ж, Господь, свали
На Ев со всех концов земли!
***
Бог не сводит меня
ни с одним, ни с другим,
ни с четвёртым.
Нужно действовать! Пре –
любодействовать.
(Любо ль кому!)
Древний змий возрождён
сатаною, стареющим чёртом.
Вырезайте ребро!
Всё сначала начнём.
По уму.
Кровожадный наш Бог
искупления требует – чашей.
Всё б случилось не так,
если б древа не тыкал везде
Но итог есть итог:
ангел белыми крыльями машет,
направляясь к другой,
не такой окаянной звезде.
Чтоб зимою – клубника,
а летом – нетающим снегом
развлекать свой народ,
ублажаться, стяжая дары…
Пусть не будет ребра!
Не загнётся в Эдеме коллега.
Отрекаюсь от жизни!
Не нужно в другие миры.
Я люблю больше Бога всё то,
что от скуки он создал.
Двести тридцать планет из галактики
терпят свой срок…
Но, прощая,– прощай!
И чужим дозревающим звёздам
неудачную сказку Земли
принеси, как урок.
А сошлось, ведь, тогда
всё на бабах,
на женском вопросе!
Был ли ум в голове
у тебя, подкаблучник Адам?
Первородный твой грех
и успех… Если женщина просит…
Нет! Возьмите ребро!
Я сама себя, боже, отдам!
Не отведав, не ев
эту гадость с запретного древа,
не хочу познавать!
(Я и так всё узнаю сама!)
Любопытнейших Ев
с наискорбнейшим опытом Ева, -
возврашаюсь в свой прах
от большого (о, боже!) ума.
Мне не стыдно себя.
Я ходила голимой и голой.
Бог не дал мне детей
до того. Не наделать перстом.
Ты запомни меня, мой Адам,
молодой и весёлой.
И живи – без меня. Если сможешь.
Послушно пустой.
СКАЗКА ПРО ДВУХ ИОСИФОВ.
І.
За ниточкой Нила,
в стране пирамид,
поныне хранила
и ныне хранит
История память
с древнейших времён, -
как сны, не лукавя,
смотрел Фараон.
Про тощих коров
и коров неплохих
из Библии ровный
поведает стих…
Был призван Иосиф
на эти дела:
(Скажу, если спросят.
Была, ни была!)
-Ждёт голод
богатую вашу страну!
Я – молод.
Но, по фараонову сну,
я знаю, что делать!
Я ведаю - суть.
Я мудростью смелой
Египет спасу!
Сказал Фараон:
-Принимай-ка, дела.
Страна миллионная
будет цела.
Не вымрет народ мой, -
я верю тебе.
Иди и работай!
Спасибо судьбе.
…Иосиф тростинкой
писал и считал,
как местность спасти,
коль прижмёт нищета.
И, в здравом уме,
вывел мысль, будто нить:
чтоб что-то иметь,
нужно что-то хранить.
И это – не просто
одни словеса! –
Для каждого носа
запас запасать!
Канал проложён,
чтоб питала вода…
Народ, хоть чужой, -
но погибнуть не дам!
ІІ.
Другой жил Иосиф.
Другой с ним - народ.
Он много вопросов
решал наперёд,
и много вещал он
красивых идей…
Но не защищал
с ним живущих людей.
А голод – не тётка!
Тем паче не мать.
Здесь правила чёткие:
грех - отнимать!
Чтоб что-то иметь,
нужно что-то хранить
средь всех лихолетий.
Ведь, люди – не пни.
Иосиф вперёд
вещь не ведал одну:
заморишь народ свой –
погубишь страну!
И даже не свой
если род, а чужой!
С больной головою
и чёрной душой
нельзя у ребёнка
кусок вырывать!
История, тонкая штука, -
права!
Нельзя быть тираном,
судьёй, палачом.
История – рана!
Печёт и печёт!
Всё видит и петрает
правдашний Бог.
Иосифу Первому
он, ведь, помог
снести свою чашу
за много веков
до нас и до наших
стальных дураков!
-Дай хлебушка, мама! –
кричала страна.
А мама, ободрана
и голодна,
последнее просят –
сама отнесёт!
…Другой был Иосиф.
Не первый… И всё.
ІІІ.
На Бога надейся,
а сам – не плошай! –
Такую идею
нам втюрил наш край.
И мы – не плошали:
пихались взашей,
заросшие вшами
до самых ушей.
А вши, ведь, у многих –
в самих головах…
История, строгая мама, -
права!
Пусть Оськи когтищами
рвут «на себя»
на «мерсах»
средь нищих
подвальных ребят,
пусть Йосип и Осип
осипли давно, -
крадут, а не просят.
Но предрешено:
неважно порою,
кто есть ты, когда
есть общая Родина
или беда!
Пусть смолоду честь,
иль посмертная медь, -
храните, что есть!
Чтобы что-то - иметь!
Признание Иуды.
Друг – предаст, а муж – разлюбит,
дети – бросят и уедут…
Уж такие судьбы, люди.
Уж такие ваши беды.
Каждый, грешник иль апостол,
(зарекаться - смысла нету),
каждый знает, как непросто
ковылять по белу свету.
Трудно быть Искариотом,
выполняя начертанья.
Это – мерзкая работа.
Хоть признанье – на черта мне?
Да и деньги что? Копейки…
Плюнешь, не разбогатеешь.
Это та ещё семейка,
Галилея-Иудея!
Бог ваш отнял честь и имя,
на века объял позором.
Мне – не с вами. Мне – не с ними.
Я – уйду, повешусь скоро.
Я повешусь, - хрустнет ветка, -
хряпнусь, как мешок, о камни…
Ни ответа, ни привета.
Хоть привет ваш на черта мне?
Так - должно быть. Так случится.
Это кажется, что - предал.
Я под божией десницей
поцелуюсь напоследок.
Избран сделать то скорее,
то, что сделал поневоле.
Я, с верёвкою на шее, -
лишь орудие. Не боле.
Суд людской? А, может, божий?
Не по-божьи, между прочим,
шить дела, меня итожа
приговором среди ночи!
Поцелуй – сродни отраве,
и меня клянут все люди!
Правы, что найти не вправе
оправдание Иуде.
МАГДАЛИНА.
***
А я – такая! Каяться не буду.
Блудила, заблуждаясь, и блужу!
Не замужем! И, что подсудно люду,
в том грязи и стыда – не нахожу.
Прощал Христос таких как я, пропащих,-
ведь жизнь с изнанки очень знаю я.
За Ним, - ходила б по кущам и чащам!
Он – вся моя надежда и семья.
Он весь такой… Без мужеского жора,
без похоти… Понятливый мужик.
Я, может быть, покаюсь. Но не скоро.
А как мне жить без мужа? Ну, скажи?!
Да, я – такая! Падкая, упавши.
Мне бог не дал. А черт, - помог, скрутил…
Зато во мне – ни капли вашей фальши!
И сгусток невостребованных сил!
Я, может быть, была бы мужней дамой:
пекла б хлебы, чтоб опекать семью,
и где-нибудь, когда-нибудь, с годами
сложила б жизнь из кубиков свою!
А ныне, - хворост! Веюсь под ветрами,
и – каждый – презирает, но идёт.
К такой, как я! Что вы хотите? - Нравы!
Такие дураки! Такой народ!
Я каюсь, что из баб не стала лучшей.
Не повезло на мужа и судьбу.
Равви, ты знаешь, время есть и случай…
Прости ж Марию, грешную рабу!
Да, знаю я: я – вовсе не святая.
Я – женщина. Я – сорная трава.
Всяк, на меня ступивший, обретает
права, чтоб бросить свысока слова.
Есть спрос! И потому - я там, где толпы
гудят, - доступность, как товар, связав…
Да, я - такая! Кто бы ни пришел бы,
я – пожалею, чуть прикрыв глаза.
Я не винюсь. Я – каюсь! Бросьте камень!
Я столько потеряла! – Понял Ты:
хоть это тело стёрто каблуками,
душу – светла ! До детской чистоты.
Мой взор – не гаснет, злобствуя от страсти.
Я эту хрупкость, как цветок несу.
Прими меня, как принимал участье
во мне, мой Бог, заступник, Иисус!
И знай, что на кресте или над бездной,
я утром, как бы ни была плоха, -
приду омыть Тебя! И Ты – не брезгуй,
мной, кающейся не в своих грехах!
***
Встань, Магдалина. Волосы – не тряпка.
И слёзы женщин – вовсе не вода.
Ты - молодая женщина, не бабка.
Хоть молодость твоя – не навсегда!
Отец небесный, твой и мой Создатель,
так натворил без видимых причин,
что женщина – есть зло. И очень кстати.
Есть оправданье для плохих мужчин.
Вон, погляди, тебя как пожирают
глазами, - как козлы при виде коз!
Я – выше них! Тебя – не презираю.
Я - Иисус. Меня зовут – Христос.
Не верь словам, что скажут фарисеи:
-«Сын плотника! Кто есть он?!» - это фарс!
Я – всех спасу! Придите! Я – умею.
И ты приди. Ко мне. В последний час…
Стой у креста. Смотри, как выдыхаю, -
я, агнец, шкворнем продранный насквозь…
Всё те ж «козлы» казнят и словом хают…
Смотри… Смотри… Тебе так довелось.
Кто, как не ты, поймёт все эти муки:
тебя пронзали взглядом и чреслом…
И ни за что!… Как затекают руки…
Вы – женщины… И это вас спасло.
Вы, женщины, - совсем другого клана, -
порывисты, наивны и … чисты.
Вам за амвон – не нужно. Там – обманут.
Тебе – признаюсь…Прежде, чем застыть…
Вы – любопытны, искренни, пытливы,
вы верите так свято… Все – в грехах,
но так, как зреет масло у оливы,
так – Вера в вас! Иное – шелуха.
Я умираю, но приду. Не плачьте.
Ведь слёзы женщин – вовсе не вода.
Бог даст вам в жизни счастья и удачи!
А я, - успокоенье смерти дам.
И, если в жизни – боль неутолима,
средь грязи, прозы, нищеты, тщеты -
плачь в Иисусе, Манька-Магдалина.
Воскреснут чувства и воскреснешь ты!
ДЕВА МАРИЯ.
Ещё не родила,
но слух – предупреждён:
для смерти, мук и зла
твой первенец рождён.
От рук до пят распят
он, третий между двух,
с разбойниками в ряд
испустит к небу дух.
Да, нужно умереть,
чтоб что-то доказать…
Стоически стоит
слеза в её глазах.
И хочется - роптать,
(ведь не любить – нельзя!)
ребёнка держит мать,
по облаку скользя.
И душит душу спазм:
-Оставьте мне его!
Ребёнка, сто проказ, -
родное существо!
Зачем благовещать,
предвосхищая смерть?
…Прощальный взмах плаща
в заоблачную твердь, -
и выбора ей - нет!
Решили за неё.
И суррогатный свет
в глаза, вползая, бьёт…
***
На стыке слов, как светофор метафор,
рождается «рождаемое» днесь,
и спитч из притч Капернаум и Яффа
в земле зароют и в душе на дне.
И грань времён определив рожденьем
Иешуа пронзит свой век и наш.
Оправданы благие намеренья,
но анемичен избранный типаж.
Уже сквозь тучи лик твердит упрямо:
-Умри…Вот чаша…Послан для того.
И божья мать, как и любая мама,
спешит к Нему, терзаясь за Него.
А Он её вручает Иоанну:
«- Вот, мать твоя!» Что с Бого-сына взять?
Пригвождена за сердце каждой раной
родившая его, родная мать!
Она еще пока что не старуха,
а женщина давидовых колен,
познавшая соблазн святого духа
и сына народившая взамен.
Рождённый в муках, был он ей спелёнут.
В глазах недетских стынет горний блеск.
Дитём-дитё, но в высях отдалённых
он мудрствует об избранной земле.
Не умереть спокойно на постели,
страдая вряд ли меньше, чем любя.
Он Слово воплотил в избитом теле,
дал шанс пронзить пространство, как себя.
И время ни над чем теперь не властно.
Та женщина, что у креста стоит,
себя, себя, сто раз убить согласна
во имя сыну отданной любви!
И сколько б в нас грехов не замечали,
на стыках душ, крушений и дорог
глядят на мир с утроенной печалью
Отец и Сын. И Дух. Не женский Бог.
ИЕРУСАЛИМ.
«Кровь Его на нас и на детях наших…»
І.
Профукали свой шанс.
Распяли сына Бога
руками чужаков.
Не виноват Пилат.
Плачь, Израиль, о нас
как можешь, в синагогах.
Во веки всех веков.
Хоть не в колоколах.
Мы, избранные «быть»
из всех творений-тварей,
из прочих мужиков –
быть «с богом в голове»,
сумели – не любить
и по щеке ударить.
Во веки всех веков
свою захлопнуть дверь.
Распять, разъять, разнять
единственную душу,
что «Слово» нам несла…
А, может, было Им?
Ну, что теперь пенять,
Христовый ход нарушив,
и – не в колокола –
бить Иерусалим?!
Был брат ваш, Иисус,
как странный иероглиф:
не вписывался в пять
давно известных книг…
Незнаемая суть
застыла на пороге,
чтоб вас суметь понять
средь злобной болтовни.
И не было ещё
лукавее злодейства, -
чтоб избранность свою
за звон монет – продать,
чтоб спрятать под плащём
еврейство-иудейство.
Пусть римляне убьют
Мессию, как жида.
А Он стоял и ждал:
берите и ведите…
А всё затем, чтоб вам,
не верящим в Любовь,
вам показать тогда,
что – рядом был Спаситель!
И мир спасут – слова.
И больше ничего.
ІІ.
Тащил свой крест, - и падал градом пот.
Свой своего, еврея, не убьёт.
Но вот науськать и подставить – рад.
« Се, Человек!» - признался сам Пилат.
А чуть ему б свою превысить власть,
История б тогда – оборвалась…
Тащил свой крест, - «Распни его, распни!»
Не средь зверей – евреев. Меж людьми.
Толпа есть стадо. Стая - не толпа.
Свой своего желает закопать.
И оплюёт, чтоб не поднялся впредь…
Свой своему желает умереть.
Тащил свой крест. Без отдыха. Не спал.
И столб из рук ослабленных – упал.
Толпа – вошла в экстаз, вошла во вкус! –
В пыль, в прах земли склонился Иисус.
Шёл не еврей, какой-то там Симон.
Поднял бревно, чтоб смог подняться – Он,
и нёс бревно, помог хоть тем, чем смог…
Есть у Голгоф свой норов и урок.
Был крест – Его! И жизнь, и смерть – Его!
Царь иудейский брёл полуживой…
Свой своего – не видит. Зла толпа,
и, зрячая, по-прежнему слепа.
***
Нас сводит Бог в определённый час
и вдруг толкает друг о друга лбами,
платочком красным дарит перформанс,
и в преферансе с реверансом давит.
Он образ и подобие своё
на нас впечатал въевшимся чернилом.
Шутник, монетой той же отдаёт,
что мы ему, с рожденья до могилы.
Ведь вера – не религия. Уже
мы так в исканьях наших наторели,
что верим в свет на смертном рубеже,
а до того – в нас вера мерно дремлет.
И бухаются бабки лбом в бетон
пред чумаковским* мраморным изыском…
Ах, если б видел Бог, - смеялся б он,
или десницей прикрываясь, прыскал!
Невежи, мы не знаем, что творим.
Нас вводит Бог и в курс, и в новый ракурс,
и видит - всё! – что мы таим внутри.
Но до поры не выдаст нас, однако.
Пусть выдумано всё, и прав Вольтер.
Лбы расшибать друг другу – есть наука.
Иса, Иешуа, Иисус – пример,
как жить, чтоб жизнь на шашни не профукать!
Примечание:Чумак - скульптор, автор "Божьей матери" в г.Луганске.
|
